|
Ага. Мне вот этот момент в "Заповеднике" очень нравится:
Мы остались вдвоем. Таня с испугом оглядела помещение,
- Ты уверен, что это жилая комната?
- Было время - сомневался. Я здесь порядок навел. Посмотрела бы, что раньше творилось.
- Крыша дырявая.
- В хорошую погоду это незаметно. А дождей, вроде бы, не предвидится.
- И щели в полу.
- Сейчас еще ничего. А раньше через эти щели ко мне заходили бездомные собаки.
- Щели так и не заделаны.
- Зато я приручил собак...
|
А вот это?!:
Я пересек деревню, вернулся. Помедлил возле одного из домов. Хлопнула дверь, и на крыльце появился мужчина в застиранной железнодорожной гимнастерке.
Я поинтересовался, как найти Сорокина.
– Толик меня зовут, – сказал он.
Я представился и еще раз объяснил, что мне нужен Сорокин.
– А где он живет? – спросил Толик.
– В деревне Сосново.
– Так это Сосново и есть.
– Я знаю. Как же мне его найти?
– Тимоху, что ли, Сорокина?
– Его зовут Михал Иваныч.
– Тимоха помер год назад. Замерз поддавши…
– Мне бы Сорокина разыскать.
– Видно, мало поддал. А то бы выжил…
– Мне бы Сорокина…
– Не Мишку случайно?
– Его зовут Михал Иваныч.
– Так это Мишка и есть. Долихи зять. Знаете Долиху, криво повязанную?
– Я приезжий.
– Не с Опочки?
– Из Ленинграда.
– А, знаю, слышал…
– Так как бы Михал Иваныча разыскать?
– Мишку-то?
– Вот именно.
Толик откровенно и деловито помочился с крыльца, Затем приоткрыл дверь и скомандовал:
– Але! Раздолбай Иваныч! К тебе пришли.
И, подмигнув, добавил:
– С милиции, за алиментами…
Тотчас высунулась багровая рожа, щедро украшенная синими глазами:
– Это… Кому?.. Вы насчет ружья?
– Мне говорили, у вас сдается комната.
На лице Михал Иваныча выразилось сильнейшее замешательство. Впоследствии я убедился, что это – его обычная реакция на любое, самое безобидное заявление.
– Комнату?.. Это… Зачем?
– Я работаю в заповеднике. Хочу снять комнату. Временно. До осени. Есть у вас лишняя комната?
– Дом-то маткин. На мать записан. А матка во Пскове. У ей ноги распухши…
– То есть, вы комнату не сдаете?
– Прошлый год евреи жили. Худого не скажу, люди культурные… Ни тебе политуры, ни одеколона… А только – белое, красное и пиво… Лично я евреев уважаю.
– Они Христа распяли, – вмешался Толик.
– Так это когда было! – закричал Михал Иваныч. – Это еще до революции было…
– Комнату, – говорю, – сдаете или нет?
– Проводи человека, – распорядился Толик, застегивая ширинку.
Мы шли втроем по деревенской улице. У изгороди стояла тетка в мужском пиджаке с орденом Красной Звезды на лацкане.
– Зин, одолжи пятерочку! – выкрикнул Михал Иваныч.
Тетка отмахнулась.
– Угоришь с вина… Слыхал, постановление вышло? Всех алкашей повесить на тросу!..
– Куда?! – расхохотался Михал Иваныч, – Железа не хватит. Всей нашей металлургии придет хана…
Потом добавил:
– Вот курва старая. Ты у меня еще дров попросишь… Я в лесничестве работаю – дружбист!
– Кто? – не понял я.
– Бензопила у меня… «Дружба»… Хуяк – и червонец в кармане.
– Дружбист, – ворчала тетка, – с винищем дружишь… До смерти не опейся…
