![]() |
Цитата:
Так где же все-таки деньги?! Как Вы правильно отметили, вся возня вокруг денежного потока снимаемого с транспортников в виде платы за ТИРы. "Это "наша поляна" и деньги должны оставаться в стране". И это самый главный довод, против которого, "группировка "москвичевцев" противопоставить пока ничего не может и потому проигрывает. Выиграем ли мы при варианте 2 (первый позвольте не рассматривать, ввиду его малой вероятности)? В случае неизменности затрат на доставку и при налоговой честности компаний, "посаженных" на этот поток, - да, бюджет выиграет, хотя покажет время. НО! И ситуацию с ТИРами и ситуацию с видеосюжетом объединяет одно - борьба за личные финансовые интересы под прикрытием благих целей. Проблему я вижу в том, что это прикрывание становиться все более "топорным", циничным и исключительно в рамках правил корпорации "Чиновник". Остальное население (народ) уже давно не источник власти, а кормовая база. Забыты и осмеяны такие понятия как честь, достоинство, репутация, нравственные ценности. Я не жду, что чиновники бросятся пускать себе пулю в лоб, но уж пусть будут добры, или защищать свою честь и репутацию или пускай вспомнят о своем же кодексе чести и "безупречной репутации как основе доверия граждан"- и подадут в отставку. :) Хотя, это ничего не изменит.... Настали смутные времена |
Цитата:
|
Цитата:
А мышиная возня москвичевских депутатов интересна в рамках обсуждения статей желтой прессы. Не более.Если бы было иначе, то и решения и контроль за исполнением решений Шувалова по МДП был бы другим. Вспомните басню Крылова "Моська и слон". Кто тут Моська - ясно? Цитата:
|
Опаньки
Цитата:
|
Ну что мне делать
Цитата:
|
Цитата:
|
Цитата:
|
Цитата:
А надо чтобы они делали порученное им дело, а народные массы(советы ветеранов, и проч.сообщества) чтобы их контролировали. |
12345
Цитата:
|
Цитата:
Тогда, персонально Вам. Кусочек из Булгакова. " Вошедшие топтались на ковре. - Мы к вам, профессор, - заговорил тот из них, у кого на голове возвышалась на четверть аршина копна густейших вьющихся черных волос, - вот по какому делу... - Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду, - перебил его наставительно Филипп Филиппович, - во-первых, вы простудитесь, а во-вторых, вы наследите мне на коврах, а все ковры у меня персидские. Тот, с копной, умолк, и все четверо в изумлении уставились на Филиппа Филиппович. Молчание продолжалось несколько секунд, и прервал его лишь стук пальцев Филиппа Филипповича по расписному деревянному блюду на столе. - Во-первых, мы не господа, - молвил наконец самый юный из четверых, персикового вида. - Во-вторых, - перебил и его Филипп Филиппович, - вы мужчина или женщина? Четверо вновь смолкли и открыли рты. На этот раз опомнился первый тот, с копной. - Какая разница, товарищ? - спросил он горделиво. - Я - женщина, - признался персиковый юноша в кожаной куртке и сильно покраснел. Вслед за ним покраснел почему-то густейшим образом один из вошедших - блондин в папахе. - В таком случае вы можете оставаться в кепке, а вас, милостивый государь, попрошу снять головной убор, - внушительно сказал Филипп Филиппович. - Я вам не "милостивый государь", - резко заявил блондин, снимая папаху. - Мы пришли к вам... - вновь начал черный с копной. - Прежде всего - кто это "мы"? - Мы - новое домоуправление нашего дома, - в сдержанной ярости заговорил черный. - Я - Швондер, она - Вяземская, он - товарищ Пеструхин и Жаровкин. И вот мы... - Это вас вселили в квартиру Федора Павловича Шаблина? - Нас, - ответил Швондер. - Боже! Пропал Калабуховский дом! - в отчаянии воскликнул Филипп Филиппович и вплеснул руками. - Что вы, профессор, смеетесь? - возмутился Швондер. - Какое там смеюсь! Я в полном отчаянии, - крикнул Филипп Филиппович, - что же теперь будет с паровым отоплением? - Вы издеваетесь, профессор Преображенский? - По какому делу вы пришли ко мне, говорите как можно скорее, я сейчас иду обедать. - Мы, управление дома, - с ненавистью заговорил Швондер, - пришли к вам после общего собрания жильцов дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома... - Кто на ком стоял? - крикнул Филипп Филиппович, - потрудитесь излагать ваши мысли яснее. - Вопрос стоял об уплотнении... - Довольно! Я понял! Вам известно, что постановлением от 12-го сего августа моя квартира освобождена от каких бы то ни было уплотнений и переселений? - Известно, - ответил Швондер, - но общее собрание, рассмотрев ваш вопрос, пришло к заключению, что в общем и целом вы занимаете чрезмерную площадь. Совершенно чрезмерную. Вы один живете в семи комнатах. - Я один живу и р-работаю в семи комнатах, - ответил Филипп Филиппович, - и желал бы иметь восьмую. Она мне необходима под библиотеку. Четверо онемели. - Восьмую? Э-хе-хе, - проговорил блондин, лишенный головного убора, - однако, это здо-о-рово. - Это неописуемо! - воскликнул юноша, оказавшийся женщиной. - У меня приемная, заметьте, она же - библиотека, столовая, мой кабинет - три. Смотровая - четыре. Операционная - пять. Моя спальня - шесть и комната прислуги - семь. В общем, не хватает... Да впрочем, это неважно. Моя квартира свободна, и разговору конец. Могу я идти обедать? - Извиняюсь, - сказал четвертый, похожий на крепкого жука. - Извиняюсь, - перебил его Швондер, - вот именно по поводу столовой и смотровой мы и пришли говорить. Общее собрание просит вас добровольно, в порядке трудовой дисциплины, отказаться от столовой. Столовых ни у кого нет в Москве. - Даже у Айседоры Дункан! - звонко крикнула женщина. С Филиппом Филипповичем что-то сделалось, вследствие чего его лицо нежно побагровело, но он не произнес ни одного звука, выжидая что будет дальше. - И от смотровой также, - продолжал Швондер, - смотровую прекрасно можно соединить с кабинетом. - Угу, - молвил Филипп Филиппович каким-то странным голосом, - а где же я должен принимать пищу? - В спальне, - хором ответили четверо. Багровость Филипп Филипповича приняла несколько сероватый оттенок. - В спальне принимать пищу, - заговорил он придушенным голосом, - в смотровой - читать, в приемной - одеваться, оперировать - в комнате прислуги, а в столовой - осматривать? Очень возможно, что Айседора Дункан так и делает. Может быть, она в кабинете обедает, а кроликов режет в ванной. Может быть... Но я не Айседора Дункан!! - вдруг рявкнул он, и багровость его стала желтой. - Я буду обедать в столовой, а оперировать в операционной! Передайте это общему собранию, и покорнейше прошу вас вернуться к вашим делам, а мне предоставить возможность принять пищу там, где ее принимают все нормальные люди, то есть в столовой, а не в передней и не в детской. - Тогда, профессор, ввиду вашего упорного противодействия, - сказал взволнованный Швондер, - мы подаем на вас жалобу в высшие инстанции. - Ага, - молвил Филипп Филиппович, - так? - Голос его принял подозрительно вежливый оттенок. - Одну минуточку, прошу вас подождать. "Вот это парень, - в восторге подумал пес, - весь в меня. Ох, тяпнет он их сейчас, ох, тяпнет. Не знаю еще каким способом, но так тяпнет... Бей их! Этого голенастого сейчас взять повыше сапога за подколенное сухожилие... р-р-р..." Филипп Филиппович, стукнув, взял трубку с телефона и сказал в нее так: - Пожайлуста... да... благодарю вас. Петра Александровича попросите пожалуйста. Профессор Преображенский. Петр Александрович? Очень рад, что вас застал. Благодарю вас, здоров. Петр Александрович, ваша операция отменяется. Что? Совсем отменяется... Равно, как и все остальные операции. Вот почему: я прекращаю работу в Москве и вообще в России... Сейчас ко мне вошли четверо, из них одна женщина, переодетая мужчиной, двое вооружены револьверами, и терроризировали меня в квартире с целью отнять часть ее... - Позвольте, профессор, - начал Швондер, меняясь в лице. - Извините... У меня нет возможности повторить все, что они говорили. Я не охотник до бессмыслиц. Достаточно сказать, что они предложили мне отказаться от моей смотровой, другими словами, поставили меня в необходимость оперировать вас там, где я до сих пор резал кроликов. В таких условиях я не только не могу, но и не имею права работать. Поэтому я прекращаю деятельность, закрываю квартиру и уезжаю в Сочи. Ключи могу передать Швондеру. Пусть он оперирует. Четверо застыли. Снег таял у них на сапогах. - Что же делать... Мне самому очень неприятно... Как? О, нет, Петр Александрович! О, нет. Больше я так не согласен. Это уже второй случай с августа месяца... Как? Гм... Как угодно. Хотя бы. Но только одно условие: кем угодно, что угодно, когда угодно, но чтобы это была такая бумажка, при наличности которой ни Швондер, ни кто-либо другой не мог бы даже подойти к дверям моей квартиры. Окончательная бумажка. Фактическая. Настоящая. Броня. Чтобы мое имя даже не упоминалось. Конечно. Да. Да. Я для них умер. Да, да. Пожалуйста. Кем? Ага... Ну, это другое дело. Ага. Хорошо. Сейчас передаю трубку. Будьте любезны, - змеиным голосом обратился Филипп Филиппович к Швондеру, - сейчас с вами будут говорить. - Позвольте, профессор, - сказал Швондер, то вспыхивая, то угасая, - вы извратили наши слова. - Попрошу вас не употреблять таких выражений. Швондер растерянно взял трубку и молвил: - Я слушаю. Да... Председатель домкома... Мы же действовали по правилам... Так у профессора и так исключительное положение... Мы знаем о его работах... Целых пять комнат хотели оставить ему... Ну, хорошо... Раз так... Хорошо... Совершенно красный, он повесил трубку и повернулся. "Как оплевал! Ну и парень! - восхищенно подумал пес. - Что он, слово, что ли, такое знает? Ну, теперь можете меня бить, как хотите, а отсюда я не уйду". Трое, открыв рты, смотрели на оплеванного Швондера. - Это какой-то позор? - несмело вымолвил тот. - Если бы сейчас была дискуссия, - начала женщина, волнуясь и загораясь румянцем, - я бы доказала Петру Александровичу... - Виноват, вы не сию минуту хотите открыть эту дискуссию? - вежливо спросил Филипп Филиппович. Глаза женщины сверкнули. - Я понимаю вашу иронию, профессор, мы сейчас уйдем...Только... Я, как заведующий культотделом дома... - 3а-ве-дующая, - поправил ее Филипп Филиппович. - Хочу предложить вам, - тут женщина из-за пазухи вытащила несколько ярких и мокрых от снега журналов, - взять несколько журналов в пользу детей Германии. По полтиннику штука. - Нет, не возьму, - кратко ответил Филипп Филиппович, покосившись на журналы. Совершенное изумление выразилось на лицах, а женщина покрылась клюквенным налетом. - Почему же вы отказываетесь? - Не хочу. - Вы не сочувствуете детям Германии? - Равнодушен к ним. - Жалеете отдать полтинник? - Нет. - Так почему же?! - Не хочу. Помолчали. - 3наете ли, профессор, - заговорила девушка, тяжело вздохнув, - если бы вы не были европейским светилом, и за вас не заступались бы самым возмутительным образом, - блондин дернул ее за край куртки, но она отмахнулась, - лица, которых, я уверена, мы еще разъясним, вас следовало бы арестовать. - А за что? - с любопытством спросил Филипп Филиппович. - Вы ненавистник пролетариата, - горячо сказала женщина. - Да, я не люблю пролетариата, - печально согласился Филипп Филиппович и нажал кнопку. Где-то прозвенело. Открылась дверь в коридор. - 3ина, - крикнул Филипп Филиппович, - подавай обед. Вы позволите, господа? Четверо молча вышли из кабинета, молча прошли приемную, и слышно было, как за ними закрылась тяжело и звучно парадная дверь. Пес встал на задние лапы и сотворил перед Филиппом Филипповичем какой-то намаз." |
| Текущее время: 14:33. Часовой пояс GMT +3. |
Powered by vBulletin® Version 3.8.4
Copyright ©2000 - 2025, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot