Россия просыпается, как видно,
на площади выходит, как в кино,
и часто повторяет слово «быдло», не слишком понимая, кто оно.
И раз иным действительно обидно, я объясню.
Читатель, подтянись!
Особенно сражается за быдло латентный латинист и путинист, дьячок из габрелянова прихода; но вы-то что, дудя в свою дуду, так лезете в защитники народа? Я не народ, а вас имел в виду.
Давайте все договоримся с ходу —
надеюсь, согласится большинство,
— что быдло не относится к народу и крайне редко видело его.
Народ — определеньем черно-белым хочу пресечь болтливый разнобой — есть населенье, занятое делом и властное над собственной судьбой.
Народ есть тот, кто сеет, пашет, пишет, воюет, учит, лечит и кует,
а тот, кого нимало не колышет его судьба, никак не есть народ.
Народ, заметим разумом холодным к восторгу легкомысленных харит, есть тот, кто занят творчеством народным — мертв тот народ, который не творит.
Не важно, как зовут его — Василий, Микола, Моисей или Талгат, а важно, что количеством усилий он никогда не мерит результат.
Он не кричит «Вот этими руками!»…
не попрекает — «Чей вы жрете хлеб?!» — а,
увидав, что в кухне тараканы, не думает, что их прислал Госдеп.
К народу равно может быть причислен рыбак, поэт, охотник, корабел: им важно всем, насколько труд осмыслен, а не насколько черен или бел.
Одна примета быдла с каждым годом
является все чаще в полный рост:
оно зовет себя «простым народом», хотя народ как раз отнюдь не прост, в особенности наш.
Отцам и детям
такая сложность очень дорога:
не зверствами, а именно вот этим мы побеждаем внешнего врага.
И раз уж речь зашла о сложной гамме
российских отношений с тем врагом,
— здесь только быдло дорожит врагами, а мы умеем думать о другом.
День без войны у них напрасно прожит.
Повсюду враг, он все у нас крадет.
Поскольку быдло ничего не может, то воевать оно и не пойдет —
но стравливать, наушничать соседу,
подзуживать, выкрикивая бред, и наконец присваивать победу!
Не спорю, в этом быдлу равных нет.
Еще одна черта — смотри, любуйся,
— наглядна, как пятно на простынях:
есть буйство с разрешения на буйство, как это называет Пастернак.
Им близко чувство локтя, свары, своры,
им нравится, конечно, бить под дых — но лучше б инвалида.
Бузотеры, но только с разрешенья всех святых,
как молвил Мандельштам в «Четвертой прозе». Они и сами сыты и крепки,
но при любой помстившейся угрозе бегут под сень спасительной руки.
Их правило, по сути, непреложно:
они орут, разнузданно грозя,
но защищают только то, что можно, а травят тех, кому и так нельзя.
Нужна, ей-богу, дерзостность большая,
чтоб гордо, невзирая на испуг,
слюнями брызгать, пылко защищая то, что и так подмяло всех вокруг.
Быдляк не в состоянии бороться,
быдляк не пожалеет никого,
не понимает слова «благородство», а знает только слово «лоховство».
Еще замечу, к главному приблизясь,
что в быдле, как оно ни пламеней,
есть гордость — но всегда при этом низость; точнее, гордость низостью своей.
Ведь есть душа, твержу который день я,
и сердце разбирается само, и совесть есть — но есть восторг паденья: смотрите все, какое я дерьмо!
Иному супер-пупер-патриоту
особенно знаком такой экстаз:
они ведь все не верят ни на йоту тому, чем одурачивают нас.
Когда оно решенья принимает,
чтоб вся страна застыла, смятена, — оно же все отлично понимает.
«Да, я такой. Ты видишь, Сатана?»
Он видит, да. Подчеркивать не надо
(но умолчать, по-моему, грешно),
что быдло — в чистом виде слуги ада и строит ад везде, куда пришло:
он скроен вертикально, пирамидно,
в нем ценят похоть, зависть, нищету — и полумрак, чтоб было еле видно, поскольку быдлу страшно на свету.
Поэтому оно при слове «быдло»
кричит: «Позор», кидаясь бог весть чем… Могу понять. Оно и мне обрыдло.
Вон Искандер припомнил слово «чернь».
Рекомендую это к изученью,
сей архаизм ничуть не нарочит.
Действительно хотите зваться чернью? Гораздо благороднее звучит.
Дмитрий Быков
Древовидный вид